Все новости за: 27 Сентября 2023

Новости горной школы Туюк-Су. Всем-всем от "Чёртовой дюжины"! Сегодня двумя отделениями мы совершили восхождения на вершины Амангельды и Хрищатого по маршрутам 1Б к. т.

Скалы остались целы, разрушений нет. Спустились в лагерь, отмечаем!

Гиды: Никита Слотин и Алексей Лончинский.

Анастасия Кузнецова – опора нашего менеджерского корпуса и успешный гид  на некоторых наших популярных программах.  Географ, выпускница МГУ, она, можно сказать, работает по специальности – помогает открывать мир людям. Внимательная и заботливая, она по-матерински опекает участников наших туров. Наши успехи в Танзании, Иране и Марокко  - результат её работы.

Никита Слотин быстро вырос на наших глазах в одного из ведущих гидов компании.  Серьезность и ответственность за дело рождают профессионализм. Никиту ждут новые более высокие горы, много открытий и путешествий. Мы будем рады помочь ему.

 Крепкого здоровья, дорогие наши друзья!  Радости и счастья, удачи во всех делах!

Лучше гор может быть только пиво. Глава Союза российских пивоваров Даниил Бриман совершил восхождение на самую опасную гору в мире — К2, вторую по высоте вершину земли.

К2 называют «Дикой горой», «горой-убийцей» — по неофициальной статистике здесь погибает каждый четвёртый альпинист. На вершине побывали всего 400 человек (на Эвересте — более 11 тысяч), из них погибли более 80.

О том, как подняться на такую гору и не отступить в трудную минуту, как увлечение альпинизмом сказывается на характере и почему судьбу нельзя испытывать так часто, специально для Profibeer рассказывает сам Даниил Бриман.

— Альпинизм — это колоссальный риск, почему вы этим занимаетесь?

— Почему я в принципе хожу в горы? Здесь, я думаю, ответ очень простой — потому что там очень красиво, там ты отдыхаешь душой. Там ощущение пространства и свободы. Потому что мы живём в очень плотном мире, урбанизированном, мы трёмся плечами друг о друга, а если ты в бизнесе — объём ежедневных коммуникаций зашкаливает.

Но если говорить о восхождении на высокие горы, на опасные, как К2 или Эверест, где я тоже был, — рационального ответа на вопрос, зачем, почему туда поднимаешься, нет. Вообще нет.

— Многие люди любят экстремальные виды спорта — сёрфинг, рафтинг и т.д. Но чем выше горы, тем выше степень риска. Можно же просто подняться не очень высоко, посмотреть на красоту, расслабиться и вернуться?

— Кто-то думает: люди, которые поднимаются в горы, — это адреналинщики такие. Мне сложно говорить за всех, могу сказать за себя. Я люблю ситуацию держать под контролем. Высокогорный альпинизм предполагает очень тщательную подготовку — и твою личную, и снаряжения, и маршрута.

Да, разумеется, остаются какие-то факторы риска, которыми ты не управляешь, — погода, например. Так ведь и в обычной жизни, когда выходишь на улицу, — это тоже небезопасно. Можно соблюдать все правила дорожного движения, но ведь аварии происходят и на тротуаре. Даже в городе мы не можем всё контролировать, поэтому как раз то, что мне нравится в альпинизме, — это тщательно продуманное, подготовленное мероприятие.

— Как бизнес?

— Вообще как любой серьёзный проект. Нахрапом ни на одну гору не заберёшься. Ещё хорошо, если жив останешься. И наоборот, ты получаешь двойное удовольствие — от того, что ты поставил цель, даже труднодостижимую, и сделал всё, чтобы её добиться. Мне кажется, весь драйв альпинистов…

— …в восхождении?

— В восхождении, да. В «покорении» — это такое странное выражение, как мы можем эту гору покорить? Поднялись и ушли, наших следов даже не осталось через минуту, ветром сдуло. Но при восхождении на гору, мне кажется, есть красота самого события, когда ты понимаешь умом, что это сделать было почти невозможно, а у тебя получилось.

Не зря есть такая просьба — чтобы гора впустила и отпустила, мы так говорим. Не знаю, кто каким богам молится и во что верит, но перед началом восхождения мы говорим: «Ты меня, пожалуйста, впусти и отпусти».

— Там же отвесный ледяной обрыв?

— Ну, скальные участки, ледниковые участки. К2 просто очень крутая. И непредсказуемая по погоде, по камнепадам, сходам снежных лавин. Когда меня спрашивают, какими качествами надо обладать, чтобы подняться на такие высокие горы, я всегда отвечаю, что там побеждает не самый сильный, а самый терпеливый. Вот в горах не очень высоких больше возможностей насладиться окружающей красотой.

— В Сочи, в Крыму?

— Я все-таки имею в виду «5 тысяч плюс» (имеется в виду высота над уровнем моря — ред.). Есть такие горы с минимальным риском, хотя и высокие. Но ты видишь всю красоту и получаешь всё то, что хотел, — ощущение свободы, возможность побыть наедине с самим собой и посмотреть на звезды, не затуманенные городским смогом.

Даже когда мы просто выезжаем за город, туда, где нет искусственного освещения, даже там звёздное небо — невероятное. А если подняться на несколько тысяч метров вверх, то ощущение звёздного неба вообще оглушающее. Потому что в каждом миллиметре пространства есть звезда.

— Но ведь ещё с эмоциями надо совладать. Наедине со стихией любой человек чувствует её мощь.

— Конечно. Мы — снежинка на склоне этой горы. Она тебя снесёт и даже не заметит. В этом и есть основной вызов. Перед восхождением необходимо эмоционально настроиться на преодоление. Чем выше, тем чаще у тебя будет лишь одна цель, — выжить. Не сдохнуть, по-простому говоря. И это возможно только на сверхусилии.

— А человек не сломается от этого сверхусилия?

— Кто-то ломается. Для меня, например, это было шоком — с нами была группа альпинистов из Соединённых Штатов, если я не ошибаюсь – и они, поднявшись уже на восемь плюс тысяч метров, развернулись и пошли вниз. Со словами: «Это очень опасно». Потому что начался снежный буран, сильный боковой ветер, видимость упала.

— Для наших альпинистов такие условия — самое интересное, что ли?

— Да нет, и наши альпинисты, и альпинисты из любой другой страны — все одинаковые люди, все из мяса и костей сделаны, как говорится. Есть психологический барьер, и его ощущаешь внезапно. А кто-то выматывается физически. Там есть вертикальные участки… Например, участок, который называется «Чёрная пирамида», или «Чимни» — его «Камин» ещё называют, потому что он как дымоход — узкий вертикальный ход. Или участок Bottleneck (переводится как бутылочное горлышко) — на нем корневой горный лёд, синий, мощный, это на восьми тысячах метров. Там каждое следующее движение даётся с огромным трудом. Чтобы сделать хотя бы один шаг, нужно преодолеть себя, вбить через силу зубья-кошки в обледенелую или каменистую поверхность горы, чтобы чуть-чуть продвинуться вперёд.

— Там же ещё и воздух разреженный?

— Да там всё! К этому моменту ты уже настолько физически вымотан — это уже сороковой плюс день экспедиции, ты и простыл уже и выздоровел… И буквально каждое следующее движение тяжело сделать.

В какие-то моменты я себя откровенно подталкивал. Хорошо, что когда я готовился к восхождению на Эверест, наткнулся на очень интересную мысль: движение к цели — и есть сама цель. И это мне очень помогало во время восхождения.

Подтянуть себя на жумаре — на верёвке, где-то закрепиться, вскарабкаться — всё требует неимоверных усилий, а потом, когда ты преодолел себя и обстоятельства, стиснув зубы, но сделал — ты после этого понимаешь, что главное — это не останавливаться.

Ты чётко осознаешь: когда ставишь цель и хочешь чего-то — делай! Добивайся. Как-то мы рассуждали с друзьями на эту тему, ведь каждый из нас ищет для себя правильную мотивацию. И я услышал одну фразу, она показалась мне очень правильной: «Неважно, быстро или медленно ты идёшь, важно идти непрерывно». Потому что, если ты остановишься, заставить себя идти дальше почти невозможно.

Найти белую кошку в белой комнате

— А бывали такие ситуации во время подъёма на К2, когда вы ощущали непосредственную угрозу жизни?

— На этой горе опасно все от первого дня восхождения и до последнего. По одной простой причине: там в любой момент может быть сход лавины.

Или может внезапно начаться камнепад. На такой высоте и при почти отвесном подъёме достаточно даже одного камня. Я спускался после одного из акклиматизационных выходов (акклиматизация в горах перед штурмом вершины — это несколько тренировочных восхождений и ночевок с постепенным набором высоты — ред.). И уже у подножия, ближе к лагерю на высоте 5 с небольшим тысяч метров, когда нам оставалось спуститься до нашей площадки какие-то 150-200 метров, в метре от меня, на уровне плеча с таким «вжжжж» просвистел камень размером с мою голову.

Он, видимо, оттаял на солнце, оторвался где-то на 7 тысячах, а я-то в этот момент уже спустился на уровень пять тысяч триста. Представляете, какую он развил скорость при падении с такой высоты? На метр левее — я бы сейчас с вами не разговаривал.

Был ещё такой очень опасный эпизод. Мы шли в паре с шерпой, он бывал уже на горе, знал маршрут. Спускались и были уже на скальном участке — где-то на высоте 8 тысяч. И вышли на такую снежную площадку, образовавшуюся из ледника, — шириной метров 500 и с небольшим уклоном, градусов десять. И вот представьте — слева пропасть, справа пропасть, мы от неё буквально в 200 метрах. И тут начинается снежный буран. Видимость тут же становится фактически нулевой — ну, 15-20 метров. У нас было ощущение, что мы в белой комнате с белой кошкой, попробуй её найди!

— И как организм на такие ситуации реагирует?

— А организм нормально реагирует, спокойно. Но суть в том, что именно этот маршрут не был обозначен — ни верёвок, ничего. А без обозначенного маршрута на такой высоте идти очень опасно — могут быть смертельные сюрпризы. Только где-то в ста метрах от нас, ещё до начала бурана, мы успели разглядеть вешку, обозначающую маршрут. Но туда ещё нужно дойти! В общем, мы час просто сидели в снегу, на высоте 8 тысяч метров. В снежный буран, при температуре воздуха минус 20. Потом поняли, что ничего не меняется, и дальнейшее пребывание там становится очень опасным — у нас же уходит кислород. Понимаем, что с наступлением ночи температура будет снижаться, и ощутимо. И видимость тем более снизится.

Удивительно, как в этот момент начинаешь думать о близких! Начинаешь о них думать. И думать, что ладно, Бог с тобой, сам виноват, но по отношению к ним ты как-то нехорошо поступаешь. Если останешься здесь, на леднике, совсем! Как-то это вообще неправильно! У нас заняло больше четырёх часов в общей сложности, чтобы пройти это место. Сумели найти верный путь каким-то образом.

 — То есть вы что-то прорубали или шли по белой пелене?

— Нет, не надо там было ничего прорубать, под ногами плотный наст снега. Тебя закручивает плотная белая завеса, но нам просто надо было пройти вот этот кусок снежного поля, ледника, чтобы снова начать спускаться по вертикальному склону. И мы сумели в результате это сделать.

Если уж говорить простым русским языком — ориентировались по следам жизнедеятельности человека. Где-то кто-то воткнул кислородный баллон в снег — наткнулись, пошли дальше. Потом видим — дальше след от того, что кто-то, прошу прощения, в туалет сходил — значит, там проходил маршрут. В итоге: я вышел на штурм в шесть часов вечера одного дня, а зашел в палатку в девять часов тридцать минут вечера следующего.

— А еда, вода у вас были с собой?

— Ну, термос, пара каких-то батончиков энергетических. И могу сказать, что, когда пришел, — очень тяжело себя чувствовал, было ощущение полного обезвоживания организма. Но на последних часах спуска был такой адреналин… Да и не было альтернативы!

— А готовят психологически к подобным ситуациям?

— Кто-то, наверное, готовится, я — нет. Я же понимаю, что там будет. Хотя скажу откровенно, К2 превзошла мои ожидания.

— Гора-убийца?

— Дикая гора. Потому что заставляет так напрячься…

— Собраться?

— Да, собраться — в прямом смысле этого слова.

— А чувствуете, что гора — это как будто живой организм?

— Нет, конечно. Знаете, я точно не суеверный. Даже когда просил, чтобы гора «впустила и отпустила», я понимал, что это — аутотренинг. Это я сам себе даю установку. Не горе это я говорю, а себе.

— А после такого восхождения в вашем отношении к людям что-то поменялось?

— Конечно. Вывести меня из себя теперь существенно сложнее (смеётся – ред.).

— А какие были ощущения, когда вы в конце концов поднялись на вершину?

— Когда ты на вершине находишься, это ликование, эйфория. Но дело в том, что мало на гору подняться, нужно ещё и спуститься.

— Вертолёт не прилетит…

— Не прилетит. А спускаться даже бывает в некоторых обстоятельствах сложнее. Потому что ты уставший, уже меньше сил. Интересный такой момент — психологический: восхождение на такие вершины всегда планируют в ночь из-за конструкции горы, потому что солнце не светит, и нет таяния и движения льда. И поэтому при подъёме ты видишь перед собой очень ограниченное пространство. Да что там, налобный фонарь освещает только то, что прямо перед тобой.

— То есть, потрясающих красот во время восхождения не видно?

— В это время — нет. Но когда ты на вершину выходишь, на свет — там ты уже видишь все красоты. Поэтому, поднявшись на вершину, ты, конечно, испытываешь восторг, радость, абсолютное ощущение какого-то невероятного действия.

А когда уже спустился и дошёл до лагеря, поворачиваешься к горе и думаешь: «Неужели я там был?»

Помню, когда мы с моим другом возвращались с восхождения на вершину Эвереста и уже спускались в базовый лагерь, мы оба обернулись, посмотрели друг на друга и спросили: «Ты веришь, что мы вообще там были вчера?» И дружно ответили: «Нет!» Просто смотришь снова снизу на вершину и думаешь: «Господи, как туда вообще можно забраться! Кто эти сумасшедшие люди?»

— И получается, что наверху — на самой вершине К2 — вы были в темноте?

— Нет, конечно. Когда мы поднялись, уже начался восход. 

— Трагическая подробность: в 2006 году в экспедиции на Чогори в результате схода лавины погибли четверо российских альпинистов за 250 метров от вершины.

— Да, есть там такая опасность.

— Вы предпочитали не задумываться о том, что что-то подобное может произойти?

— На некоторых участках там ты действительно понимаешь, что находишься на волосок от гибели. Вот не дай Бог, если этот снежный карниз обрушится — а он когда-то точно обрушится, — вопрос только, когда это произойдёт. И если ещё в этот момент дует бешеный ветер — вот как в моем случае было, это увеличивает вероятность обрушения снежного карниза.

В такой ситуации у тебя два постулата. Первое: ты должен пройти этот участок как можно быстрее, сконцентрироваться максимально. И второе: не поддаваться панике. Знаете, как говорят — страх парализует.

У меня был такой момент, на Эвересте, кстати. Я впервые столкнулся с таким скалистым участком, карнизом: отвесная стена с наледью на камнях. И там буквально двумя-тремя зубьями за скалу цепляешься — основательнее ухватиться и подстраховать себя не получится. Где-то там руками удаётся как-то еще ухватиться, за какие-то уступы. При этом руки в рукавицах, а при температуре минус 30 ты не особенно подвижен. И у меня был момент, когда я задумался: «Подождите, а на верёвке ещё люди — если я даже сам не сорвусь, а кто-то из них сорвётся, ведь я же уйду вместе с ними туда, вниз?»

Я сказал себе: они такие же, как ты, они так же нацелены на результат, они так же цепляются всеми частями тела…

— За жизнь…

— За выступы на скале, так что — иди вперед. Делай, что должен, и будь, что будет.

Пейте пиво горное

 — Вы ведь создавали какие-то лимитированные марки пива после того, как поднимались на Эверест, сейчас будете что-то подобное делать?

— Да, у меня есть несколько сортов пива из «Горной серии». Может быть, я отнёсся к этому не очень прагматично, никак это специально не анонсировав. Но я действительно сделал первое пиво в мире со снегом с вершины Эвереста.

— С настоящим снегом?

— Конечно, потому что я взял снег с вершины и положил в освободившуюся фляжку, и потом мы на нашей пивоварне сварили пиво со снегом с вершины Эвереста. Этот сорт мы назвали Briman Ale 8848 — по высоте горы Эверест.

Более того, на следующий год после моей экспедиции мой близкий друг совершал восхождение на Эверест и взял с собой 8848. Благополучно поднялся и прямо на вершине Эвереста наше пиво оставил. А ещё пару бутылок выпил с друзьями в лагере после штурма.

— А на вкус какое это пиво?

— Это специальный сорт пива по нашей рецептуре Briman Ale 8848 — эль темный, плотный, очень интересный. Это лимитированная серия, каждая бутылка в отдельной коробке, со своим буклетом, на котором напечатаны разные высказывания и цитаты известных альпинистов. А на упаковку я вынес достаточно известную латинскую фразу — «Через тернии к звёздам».

Мне хотелось этим девизом подчеркнуть, что это пиво — не только для тех, кто в горы ходит, а для тех, кто способен к достижению выдающихся результатов.

У меня в «горной серии» есть и другие сорта. Например, Briman Chocolate Stout 4810 — шоколадный стаут, 4810 — в честь Монблана. Интересно, что восхождение на Монблан традиционно происходит с французской территории. Но ведь у большинства людей Альпы вызывают ассоциации со Швейцарией, а Швейцария — это шоколад… Поэтому и родилась мысль сделать шоколадный стаут. Сама по себе вершина невысокая — ну что такое 4810 метров?! Но очень непростая по климату, там можно попасть в передрягу. Кроме того, Монблан — символ альпинизма, ведь само по себе это слово происходит от Альп.

Еще я был на Аляске — на горе Денали. Это высшая точка Северной Америки. Это очень холодная, тяжелая гора. Выпустил пиво со снегом с её вершины.

— Холодно, наверное, на Аляске?

— В горах на большой высоте вообще холодно. И это единственное, что мне не нравится в горах. А всё остальное здорово. Когда я поднимался на К2, у меня тоже была мысль набрать снега на вершине, если всё пройдет благополучно. И набрал, мой напарник шерпа записал этот момент на видео, чтобы факт был документально подтверждён: все по-настоящему, не в Подмосковье в лесу снега набрали. Обязательно сварим первое в мире пиво со снегом, собранным на вершине «Дикой горы К2».

У нас есть пиво лимитированных серий, которое мы сварили один раз — и не факт, что будем ещё варить. Например, я сделал пиво «Арарат 5137» — после восхождения на гору Арарат. Его мы решили сделать особенным, у меня на пивоварне в Красноярске. Там крафтовая пивоварня, самый старый в Сибири пивоваренный завод, который не прекращал работать с момента создания в XIX веке. Оборудование уже все современное, но сохранились подвалы. И в одном из них, в бочках французского дуба, мы выдерживаем эли. Наше пиво, посвящённое Арарату, мы целых два года выдерживали в бочках, оно получилось очень крепкое и плотное. Мы его назвали Barley Wine — ячменное вино, есть такой специальный стиль пива.

— А на вкус оно какое?

— Тягучее такое, ближе, наверное, к портвейнам. Может быть, мы его больше выпускать не будем. А вот пиво со снегом с вершины Эвереста 8848, скажем, «зашло». Раз в год, под девизом на упаковке Per aspera ad astra, мы выпускаем 848 бутылок.

 А вот К2 — может быть, мы его выпустим большой партией. Что-то мне подсказывает, что пивовар в следующий раз на К2 пойдёт не скоро.

Тут надо сказать, что пиво — это напиток, который очень нужен в горах.

— Правда?

— Нет, конечно, на штурме никто не пьет алкоголь. Но после восхождения — почему нет? Пиво — лучший изотоник (напиток, поддерживающий водно-солевой баланс в огранизме — ред.), подходит с точки зрения витаминов, микроэлементов, утоления жажды. Не я один, а многие, кто был в этой экспедиции на К2, говорили: «Первым делом, когда спустимся и доберёмся до бара, закажем кружку холодного пива. А, может быть, и не одну».

Кстати для пива в честь горы «К2» у меня уже придуман девиз…

— Какой?

— Этот девиз я уже утвердил. Эти слова я сказал на вершине, мы записали их на видео. Для такой горы подходит только одно латинское изречение: Aquila non captat muscas («Орёл мух не ловит»)!

Это пиво, посвященное К2, мне кажется, должно быть неординарным, для неординарных людей.

Все, кроме безделья

— Спустимся на равнину. Как вы считаете, какие качества помогают сделать карьеру?

— Конечно, сложно говорить о себе. Но если что-то делаю, то это делаю на сто процентов. Есть четкие правила, которыми я руководствуюсь. Всегда говорил, что можно выдержать всё, кроме безделья.

— Увлечение альпинизмом началось с того, что вы залезали в детстве на дальневосточные сопки?

— Дело в том, что у меня очень непоседливый характер. Я родился во Владивостоке — это портовый город, очень интересный. Владивосток в свое время строился как город-крепость, с фортами, с интересным рельефом местности. Я, конечно, в детстве изучил там все окрестные сопки.

Моим воспитанием занимались бабушка и дедушка, родители работали, и поэтому у меня была полная свобода. Меня каждый вечер ходили искать. А потом получилось так, что я приехал в Красноярск, там пошёл в математическую школу, и нашим классным руководителем был учитель физики. А он был «столбист».

Есть такое движение в Красноярске — столбисты, это скалолазы. В Красноярске есть национальный заповедник «Красноярские столбы», практически в черте города, там не очень большие скалы из разных пород камней. Наш классный руководитель сам очень любил походы на «Столбы» и начал водить наш класс туда, в рамках школьной программы.

— А что это за «Столбы»?

— Горные отроги, которые появились в тайге за счет эрозии почвы. От очень простых, на которые школьники средних классов могли подниматься, до очень сложных.

Потом, когда я уже повзрослел, у меня было желание попробовать более высокие горы. В начале 2000-х я поднялся на Килиманджаро и понял, что это — другой уровень познания. Технически эта гора не очень сложная, хотя её высота значительная — 6 тысяч метров, это самая высокая гора африканского континента. Она дает понять разницу между скалолазанием и альпинизмом высокогорным, с экспедициями на высоте, когда можно и «горняшку» уже схватить.

— Горняшку?

— Горная болезнь, нехватка кислорода. Но подъём на Килиманджаро меня вдохновил. Я понял, что это — моё.

— А если сравнить восхождение на Эверест и на К2?

— К2, наверное, вымотала больше, а Эверест для меня был первым восьмитысячником. И, конечно, Эверест — это знаменитая гора, знаковая.

— С вами поднимались шерпы и на Эвересте, и на К2 — интересно с ними было общаться?

— Вы знаете, мы же стараемся идти с шерпами в паре, многие из них уже бывали на маршруте и хорошо эти горы знают. Но получилось так, что на Эвересте мой напарник шерпа заболел горной болезнью, и я ему даже отдал свой кислородный баллон, он остался в лагере и не сумел пойти на штурм. Поэтому мне пришлось идти одному. Это, кстати, подчеркивает, что все мы — одинаковы, даже самые опытные. Думаю, он перед этим был на какой-то другой горе и не успел восстановиться.

У шерпов есть такой обряд — пуджа, они собирают импровизированные ступы (буддистское культовое сооружение в форме полусферы – ред.) прямо в базовом лагере, перед восхождением. И растягивают буддистские молитвенные флажки. Знаете, как они называются?

— Как?

— «Лунг-та», через дефис. Это означает «Кони ветра», потому что флажки на ветру трепещут — и таким образом написанные на них молитвы разносятся в горы и в небо. Приходит монах, читает молитву.

Если я правильно помню, считается, что богиня горы К2 — в женском облике, она оседлала своего дракона и сторожит вершину. Наверное, считается, что дракон пожирает незваных гостей, потому что, к сожалению, очень часто во время восхождений на К2 альпинисты пропадают без вести.

— А вас проводники не обучали своим ритуалам?

— Нет. Но любопытная история произошла при общении со старшим шерпой на Эвересте. Там все тяжести на высоте до 6 тысяч метров поднимают яки, за которыми присматривает проводник. Сразу после успешного восхождения на Эверест, когда мы вернулись в этот лагерь, наш старший шерпа — сердар — подарил мне браслетик, сплетённый из белых и черных волос яка. И сказал: носи этот браслет, пока не истлеет, он тебе будет приносить удачу в твоих восхождениях. Вот, чтобы не истлел, я его всегда, когда иду в экспедицию, кладу во внутренний карман, в клапан в рюкзаке.

— Но все-таки берёте!

— Да, а в экспедицию на К2 я его надел на руку и снял, только когда вернулся домой. 

 — А что это за яки?

— Это горные быки, покрытые густой, длинной шерстью, как раз потому, что они живут в Тибете, на большой высоте. Очень полезны в экспедициях, как и мулы. А вот в Перу или Чили ты всё тащишь на себе. А на Аляске даже в санки сам впрягаешься — тащишь и санки, и рюкзак. Потому что надо всё топливо, все продукты в гору и обратно нести самому. У меня общий груз, который я тащил на Аляске, был порядка 55-58 килограммов.

— Скажите, физические ощущения в горах, наверное, другие? И сон, наверное, и дыхание, и весь организм работает совершенно иначе? Животных и птиц там уже нет?

— До 5-6 тысяч метров есть какие-то птицы. Выше — уже нет. Как я понимаю, им там уже и питаться нечем. Мой старший товарищ, Александр Абрамов, наверное, лучший у нас организатор высокогорных экспедиций, говорит: на большой высоте вы узнаете о своих болезнях, о которых даже не подозревали.

— А в экспедиции с вами есть врач?

— В правильно организованных экспедициях обязательно должен быть врач. А вот, например, в высотных экспедициях, наиболее опасных для организма, именно на восьмитысячники — в них доктор участвует всегда, а ты с собой берешь аптечку.

— А какие вообще опасности подстерегают на высоте?

— Самое страшное — это, конечно, простыть, потому что простуда может на высоте вызвать отёк легких. А второе — не дай Бог сломать какую-то из конечностей. Понимаете, с определённой высоты ведь фактически эвакуация…

— Невозможна?

— Или крайне затруднена, или требует ещё одной экспедиции.

— Я даже где-то читала, что тела тех, кто погиб на огромной высоте, не спускают, а сбрасывают вниз…

— Я не эксперт в этом. Но не слышал об эвакуации погибших с высоты 8 тысяч метров. К сожалению, те, кто на такой высоте погибли, там и остаются.

— Тут уже, наверное, инстинкт выживания, самосохранения включается, и не до облика морального?

— Есть много комментариев, что на большой высоте цинизма много. Отношение к смерти, которая вокруг, уже не столь эмоциональное. Притупляется как-то сознание, что ли — мне сложно это оценивать.

Там поймешь, кто такой

— Вы дружите с теми, кто был с вами в горах, или вы расходитесь до следующей экспедиции?

— Я благодарен горам за то, что они подарили мне новых друзей. Мне кажется, в горах, в высоких горах, случайных людей не бывает. И там очень неординарные люди. Мне повезло, я бы сказал, приобрести двух-трёх друзей в горах, и я очень этому рад. Потому что, как правило, мы с годами друзей теряем…

— Сложнее мириться…

— Ну, наверное, не в этом дело. Жизнь, бывает, делает людей разными, разводит их в разные стороны. И вдруг в возрасте, когда уже труднее с людьми сходиться, ты приобретаешь друга. Наверное, общие тяготы объединяют. Когда ты с человеком спишь в одной палатке, хорошо его узнаёшь.

— И, наверное, понимаешь, что этому человеку можно доверять? Особенно в экстремальных условиях?

— Безусловно, это тоже важно. Возможность опереться на чьё-то плечо укрепляет уверенность, особенно в ситуациях, когда все остальное туманно.

— А там, наверху, психика работает как-то по-другому?

— Я не психотерапевт, чтобы оценивать это. Думаю, если у тебя все нормально с головой, то она у тебя в порядке и наверху. А вот если что-то с ней не так, то там заискрит. Как говорил Александр Абрамов, на высоте 8 тысяч ты точно узнаешь, что и с чем у тебя не в порядке.

— Какое ближайшее планируется у вас восхождение и когда?

— Поскольку я все-таки сам работаю в бизнесе, управляю компанией, к тому же у меня есть семья, есть определённые обязательства перед моими близкими, я не могу себе позволить такие экспедиции чаще, чем раз в год. До конца года я ничего такого не планирую. А на следующий год у меня есть какие-то идеи, но, скорее всего, это будут горы просто интересные, не такие экстремальные, как К2. С такими горами мне надо сделать паузу: нельзя судьбу испытывать слишком часто, это опасно.

Материал подготовлен порталом Profibeer. Оригинальный текст: